Когда я ушел с Кировского завода, хорошие отношения с Александром Николаевичем превратились, можно сказать, в дружеские. Им теперь не мешала ситуация: начальник - подчинённый. Я познакомился с его женой, Норой Лаза -ревной. В то время она, доцент в Университете, вместе со своей начальницей, заведующей кафедрой, составляла хрестоматию по французской литературе. Книгу ещё предстояло «пробивать» через множество инстанций. Как правило, на это уходили годы. А тут повезло - СССР начал активно дружить с Францией. Ожидался официальный визит де Голля...
Как готовились к встрече высокого гостя в Москве, не знаю. А в Ленинграде первым делом заасфальтировали булыжную мостовую Ковенского переулка - там находился католический собор. И французская хрестоматия оказалась как нельзя более кстати. Авторов вызвал к себе директор академического издательства, и тут же, не сходя с места, подписал договор и распоряжение в бухгалтерию насчет аванса. Университетские дамы, слегка потрясенные таким оборотом событий, всё-таки робко заикнулись, мол, хорошо бы сделать для книги суперобложку, в три цвета: синий, белый, красный... Директор не возражал, только спросил:
- Может, другие цвета подберём?
Хрестоматию издали в супере, сохранив цвета французского флага неприкосновенными.
Раньше всех книгу с почтительной дарительной надписью получил месье Оливье, 40-летний француз, прибывший в Ленинградский Государственный Университет по научному обмену с парижской Сорбонной. Наши авторы могли гордиться своей работой, в хрестоматии были представлены, разумеется в отрывках, классики французской литературы и современные писатели, газетные тексты и речь самого де Голля. Месье Оливье по достоинству оценил вкус и эрудицию составителей, на комплименты не скупился. Благодарные авторы, скромничая, говорили, что, кроме таких лестных слов, конечно, надеялись услышать и критические замечания... Месье перелистал книжку:
- Вот, разве что здесь, в одном газетном отрывке очень скверный французский.
Зав. кафедрой, смутившись, пролепетала:
- Но это статья из «Юманите»!
- O, mon Dieu! Кто во Франции читает «Юманите»?! - парижанин искренне удивился наивности русских филологов.
А на филфаке ЛГУ только «Юманите» разрешалась студентам для перевода политических текстов. Да еще, наверняка, не все статьи. (Как-то Александр Николаевич принес на работу в СКБ номер «Юманите», где полстраницы занимали фото и реклама женского белья модели «Триумф Интернационала»!).
На кафедре романских языков своих мужчин не было, и дамы ужасно расстроились, когда узнали, что месье Оливье на Рождество собирается домой и не сможет встретить с ними Новый Год. Наперебой уговаривали его не тратиться ради одной недели в Париже, искушали обещанием различных кулинарных соблазнов... Француз растроганно благодарил, мило шутил, однако от планов своих не отказывался. Тогда взялась за дело сама зав. кафедрой, и месье раскололся: он, видите ли, здесь не может решить половую проблему. Учёная дама отважилась дать совет соотечественнику маркиза де Сада и Мопассана:
- У вас номер-люкс в «Астории», там горничные... - Они же все de la Grande Maison! (из Большого Дома!) - продемонстрировал месье знание ленинградской топонимики.
Как решилась проблема, с горничной или с аспиранткой, не имеет значения. Главное, месье Оливье встретил Новый Год в дружном коллективе кафедры и весной благополучно закончил свою каденцию.
А вот его 25-летний преемник, из той же Сорбонны, насмерть влюбился в русскую студентку. Симпатичная девушка. Не то, чтобы писаная красавица, зато, как говорили на Руси, - кровь с молоком. Сибирячка. И деканат ей грозил, и комсомолом её травили, и на родителей пытались воздействовать, чтобы не давали согласия на брак дочери с иностранцем. Ничто не сработало. Любовь победила Советскую власть! Начало 60-ых, прошлый век...
Кстати, может, не все знают, что в Ленинграде называли «Большим Домом»? На Литейном проспекте недалеко от Невы стоят два больших дома: № 4 и № 6. Они построены примерно в 1932–ом: одно – для ГПУ (КГБ), другое – для НКВД (МВД). Оба – девятиэтажные и уверенно возвышаются над окрестными улицами. Фасад каждого занимает целый квартал: № 4 – от ул. Воинова до ул. Каляева, № 6 – от Каляева до Чайковского. В книжке издания 1989 года эти «административные здания» осторожно названы «излишне монументальными». Где-то я прочёл, что стены их – не кирпичные, а из гранитных блоков, проложенных свинцовыми пластинами. «Большим» по праву считался дом № 4 (КГБ) – у него и этажей, с учетом подземных, побольше, чем у соседа, и, соответственно, власти.
В дом № 6 один раз я заходил, перед командировкой на Северодвинскую ТЭЦ – получал допуск в закрытую зону. Привёз оттуда сувенир – фляжку для рыбаков-охотников. Она удобно помещается в кармане и сделана из нержавейки – отходов секретного производства. В Северодвинске – завод подводных лодок. На тот завод ездил мой коллега. Он рассказывал:
- В бюро пропусков сдаю документы: командировочное удостоверение, допуск, паспорт. Проверяют, потом интересуются, к кому персонально прибыл?
- К начальнику отдела испытаний. Звонят по телефону:
- Товарищ Иванов, к вам прибыл Яковлев из Ленинграда, спуститесь для опознания.
Отхожу в сторонку, жду. Не я один, еще человек десять скучают. Минут через пять выходит некто, предъявляет пропуск охраннику – солдат с автоматом, не вахтер с кобурой – и спрашивает: - Кто здесь Яковлев? – Я, Яковлев.
- Здравствуйте, - и, обращаясь к автоматчику, - это Яковлев, я его опознал.
- Проходите!
А вот Нора Лазаревна бывала, и не раз, в самом «Большом Доме», когда оформляла документы на поездку в Швейцарию. Она писала книгу о Жорже Сименоне и получила от него приглашение. Знаменитый детективщик изъявил готовность ответить на все вопросы и даже ознакомить со своим архивом.
На счастье Норы Лазаревны подполковник, который её «курировал», оказался почитателем Сименона. И поездка состоялась. И книга была написана, издана и пользовалась успехом. Получив дарительный экземпляр, подполковник разоткровенничался:
- Вы бы знали, сколько поступило доносов на вас!
- Да что можно обо мне написать?
- Все, что хотите – от антисоветских взглядов до интимной связи с Сименоном.
Запятидесятилетняя дама, видимо, настолько не соответствовала представлению советского человека о любовницах 70-летнего мультимиллионера, что тем доносам хода не дали.
О внутреннем устройстве Большого Дома кое-что рассказал Соломону Волкову Иосиф Бродский. Его держали в следственной тюрьме, сохранившейся еще с царских времен. Собственно, все современное «административное здание» возведено вокруг того, закрытого для обозрения памятника старины, и связаны они переходом на уровне второго этажа. (Пример бережного отношения к наследию прошлого). Одиночная камера поэта располагалась этажом выше «мемориальной» камеры, в которой давным-давно сидел 25-летний Ленин.
23-летнего Бродского тогда продержали недолго, а уже непосредственно перед судом арестовали снова. Но посадили «тунеядца» в обычную камеру при одном из отделений милиции. А.Найман где-то написал, что Иосифу повезло – зам. начальника того отделения лейтенант Анатолий Алексеев оказался интеллигентным человеком – книги читал, пластинки Шаляпина коллекционировал. И по вечерам угощал своего арестанта чаем с домашним печеньем. Лейтенант примерно представлял, кто у него сидит. Он был постарше поэта, года на четыре, да и служил, как-никак, в органах охраны правопорядка. У Бродского ещё оставались какие-то иллюзии относительно исхода предстоящего суда, и лейтенант милиции разъяснил, что районный суд уже получил указания от самого Василия Степановича. А наш поэт не знал ни имени-отчества, ни фамилии Первого Секретаря Обкома, чем привел лейтенанта Алексеева в полный восторг.
А теперь я расскажу, откуда берутся интеллигентные милиционеры. С Толей Алексеевым три лета подряд мы провели в одном пионерском лагере, где директором была его мама – Ида Аркадьевна. (Фамилия «Алексеевы», по словам Толи, осталась у них от дореволюционной партийной клички отца). Иногда пионерлагерь навещала толина старшая сестра Нелка, студентка юридического факультета ЛГУ. До сих пор помню один раз услышанную от неё песенку:
...Юриста ты не трогай,
Иди своей дорогой,
Иди своей дорогой, дорогой.
Не то статью припишем,
В квартиру не пропишем,
Чужого сына впишем в паспорт твой.
В 1949 году шестиклассник Толя был выше на полголовы меня, восьмиклассника и лучше всех играл в волейбол. А к 10-му классу вымахал на два метра и стал перворазрядником. После школы без проблем поступил в Ленинградский
Университет на юрфак. Вообще-то евреев туда уже много лет не принимали, но для двухметрового волейболиста, с благополучной фамилией, было сделано исключение. Толя пять лет защищал спортивную честь Университета, а когда получил диплом, согласился перейти в команду мастеров ленинградского «Динамо». И милиция укрепила свои ряды классным волейболистом с высшим юридическим образованием. Так что Бродскому в самом деле повезло, потому как интеллигентные лейтенанты, даже в ленинградской милиции, встречались нечасто, а евреи - тем более.
P.S. Вот что я случайно узнал в 2005 году. Национальность Толи по паспорту – белорус, в соответствии с «легендой», под которой в ближнем зарубежье работал его отец до войны 1941-1945 гг. Полковник милиции Анатолий Алексеев умер, не дожив до пятидесяти. Его дочь, самый популярный в России автор детективных романов, взяла псевдоним. Недавно, выступая по телевидению, рассказывала о себе, о матери. А об отце – ни словечка ...
Бог ей судья. А я за Толю обиделся и книг её читать не
буду.
