Дрался я редко. Прикинул – выходит примерно раз в 10 лет. Потому и помню все свои «рукопашные», начиная с 6-го класса. Тогда во дворе дома № 14 по Кирочной улице, где мы играли в футбол и в «пристенок», мне расквасил нос хилый на вид пацан по прозвищу Таратын. И слёзы у меня пролились не от боли, а от нестерпимой обиды.
Я начал делать утреннюю гимнастику по радио. А летом, в пионерском лагере записался в боксёрский кружок. Физрук провёл с нами три занятия, но потом увлёкся старшей пионервожатой и кружок забросил.
Главным спортом у мальчишек всегда оставался футбол. В том лагере мы играли каждый день. Поле - в кочках, ни ауты, ни штрафная не размечены. И споры из-за этого возникали постоянно. Как-то мой оппонент не удержался в рамках и сказал мне «жида». Я полез в драку. Нас растащили и организовали поединок по всем правилам: в боксёрских парчатках, с рефери на ринге и секундантами. Боксёры были в одной весовой категории – до 40 кг, с одинаковым спортивным опытом, и победил тот, кто имел более сильную мотивацию. В первом же раунде прямым ударом в лоб я нокаутировал противника. Он, правда, не упал, а сел на пол и на счете рефери «...два» сказал: - Сдаюсь. Потом уже, прочитав какую-то книжку про боксёров, я решил, что «обладаю нокаутирующим ударом». Случая проверить это на деле я не искал.
В 10-ом классе начал заниматься лёгкой атлетикой в «Юном динамовце» и поступил в институт, имея уже вес почти 60 кг и 3-й разряд в беге на 800 метров. Поэтому не очень боялся хулиганов, которые в 50-ые годы ходили с финками или «писками» (бритвенными лезвиями). Моего приятеля подкололи прямо днём на той же Кирочной. И меня однажды вечером у кинотеатра «Спартак» остановили двое парней и в грубой форме потребовали рубль. Наверно, им я казался совершенно беззащитным, выглядел года на четыре моложе своих 18-и, тощенький, в очках, и к тому же нос – неславянский... И мой решительный отказ, конечно удивил хулиганов, но не насторожил. Ухмыльнувшись, один из них сунул руку в карман. - За ножом, - подумал я и врезал по его наглой роже. И рванул, как на стометровке. Догонять меня не стали.
В случае из 60-х годов я сам чуть не ввязался в драку. На Загородном проспекте обгоняет меня молодая женщина, а на шаг сзади идёт мужик и лупит её кулаком по спине, по шее. А та даже не оборачивается. Я драчуна придержал. «Нехорошо,- говорю,- бить женщину на улице, можно и в милицию попасть». Остановился он, лицо бледное, а на щеке глубокая кровоточащая царапина, длиной сантиметров пять. Не иначе - след остро отточенного ногтя. И смотрит мужик на меня с немым укором. Я растерялся, не знаю, что сказать. Тут дама обернулась и очень понятно объяснила мне, почему не надо вмешиваться не в своё дело...
В 70-х я уже работал на предприятии «Ленэнергоремонт», с постоянными командировками, чаще и больше всего в Киришах (130 км от Ленинграда). Ремонтировал турбины на Киришской ГРЭС. В тот раз устроился в гостиницу местного ДСК (домостроительный комбинат): обычная квартира в жилом доме. Оказался в одной комнате с двумя тихими литовцами – приехали на Киришский молокозавод обмениваться опытом. Их начальник поселился в соседней комнате поменьше, на двоих.
Как-то прихожу с работы, а литовцы с начальничком вторую бутылку приканчивают. Моя койка – с краю, в углу. Прилёг поверх одеяла: собирался ближе к вечеру выйти в город. В этот момент литовский начальник поднимается из-за стола и, пошатываясь, идет к двери. Останавливается около пластикового ведерка для мусора и начинает в него мочиться. Я вскочил, схватил писуна за шкирку и за ремень и вышиб из комнаты, наподдав ещё ногой по копчику. И вдогонку пообещал изувечить, если увижу его в своей комнате. А потом накинулся на пьяненьких литовцев. Они извинялись, оправдывались: мы всё уберем, это начальник, он – русский. Тут я им выдал по полной программе – насчет чувства собственного достоинства и национальной гордости. Только что не призвал к свержению советского ига. На следующий день мои сожители уезжали домой. Прощаясь, снова извинялись и приглашали в гости, в Литву, даже адрес оставили.
Последний эпизод - 80-е годы. Лето, полдень, на улице – 30 градусов, в троллейбусе ещё жарче. На остановке перед мостом Александра Невского в троллейбус входят двое пьяных. Не качаются, проездные талоны компостируют, но матерятся непрерывно. Никого персонально не оскорбляют, просто куражатся. Все молчат. А мне что, больше других надо? Среди пассажиров вижу мужчин помоложе меня, пятидесятилетнего. Вдруг точно на середине почти километрового моста троллейбус останавливается, выходит в салон водитель и предлагает матерщинникам выйти проветриться. Те не соглашаются, ещё начинают права качать, их ведь двое против одного. Но уже не матерятся. Тут и я встал, изъявив готовность помочь им на выходе. Соотношение сил изменилось. И пьяные сразу протрезвели, тон стал другим: - Всё поняли, шеф, поехали, будет порядок... Но мы их высадили. При одобрительном ропоте до того молчавшей публики.
С 1990 года я – гражданин Израиля. В Петербурге по старым адресам живут ещё мои друзья-приятели, русские и евреи. А кое-кто уже не живёт. 70-летнего Владимира Исааковича Розенблюма избили на улице, и через месяц, не приходя в сознание, он умер в больнице. Моего ровесника, бывшего мастера спорта по боксу, Феликса Плантенера зарезали около лифта в его доме. Олег Владимиров спортсменом не был и сразу отдал трём подросткам авоську с бутылкой и продуктами. Отделался лёгким сотрясением мозга и переломом двух рёбер...
Пожалуй, вовремя я уехал...
