Борис Борисович Новиков, начальник турбинного цеха (предприятие «Ленэнергоремонт», сокращённо – «ЛЭР»), принял меня на работу в «Группу вибрации», которой руководил Владимир Иванович Ларин, специалист высочайшего класса. А вторым номером в группе вибрации считался старший мастер Семён Рувимович Бухштейн. И я пришёл также на должность старшего мастера при том, что не имел соответствующего опыта. Так что встретили меня поначалу не очень приветливо. (Новиков был постарше меня лет на пять, Ларин – на два года, Бухштейн – мой ровесник).
В «Ленэнергоремонте» - три основных цеха: котельный, турбинный и электрический. В котельном – начальник Арон Борисович Гольдберг, в электрическом – Герман Александрович Ростик, тоже еврей. Оба – полноценные инженеры и толковые, крепкие руководители. Новиков им не уступал, хотя имел только среднее образование. Пытался он получить инженерный диплом в заочном Северо-Западном Политехническом институте, но нарвался там на злопамятного преподавателя, бывшего своего подчинённого, которого пару лет назад с треском уволил (скорее всего, по делу). Высшее образование, тем не менее, накрылось, и Борис Борисович по этому поводу сильно комплексовал. Был он и без диплома очень грамотным инженером и жёстким, прагматичным руководителем. Очень жёстким. Зато не был антисемитом! Расхлябанности не терпел, за упущения, ошибки наказывал, безжалостно срезая премии. А инженеров при этом разносил с особенным смаком, прилюдно, не щадя самолюбия провинившегося. Наоборот, старался зацепить побольнее. Как говорится, размазывал по ковру. Ларину доставалось и за промашки работников группы вибрации, и за личные регулярные опоздания, на минуту, на пять. Неважно, что, когда надо, Ларин и час, и два перерабатывал. А на электростанциях балансировки, испытания турбин продолжались и две смены подряд, и сутки… Не выдержали нервы у Владимира Ивановича, и уволился он. Когда начальник был в отпуске. Чтобы только не объясняться лично. К тому времени я уже работал больше года и как-то проявил себя. Вызвал меня Новиков к себе в кабинет и спрашивает мнение, кого назначить руководителем группы вместо Ларина: – Если не искать на стороне, выбор небольшой, Бухштейн или Гуревич? - Бухштейн, - отвечаю, - будет плохим начальником. А я – вообще не начальник. Так что выбора у вас нет.
Семён Рувимович в новой должности очень старался. Конечно, Ларину он уступал по всем статьям. Только что на работу не опаздывал. Опыт у него был, память хорошая. Если похожая ситуация случалась раньше, вспоминал. Если что-то новое, терялся. На ремонтах турбин он работал больше десяти лет и два года - на кафедре «Турбостроение» в Ленинградском Политехническом. Но к науке способностей не оказалось, абсолютно. Даже написать технически грамотный документ не мог. С иной бумажкой Новиков его по пять раз выгонял, заставлял переписывать. Сам Б.Б. (так его называли заглазно), тоже писать не умел, хотя в устной речи не затруднялся выбором слов и построением фразы, всегда говорил по сути, с железной логикой. Бывало, правда, не мог объяснить сочинителю документа (письма, техрешения и т.п.), чего он хочет. Но всегда точно знал, чего не хочет.
А через пару лет вернулся Ларин. Новиков принял его с радостью на самую высокую должность – прораба, и прежний оклад сохранил. Бухштейн остался руководителем группы. Но все технические вопросы начальник цеха решал с Лариным или со мной. Технические документы составляли тоже мы, попадая в точку, если не с первого, так со второго раза. И на разные всесоюзные и отраслевые совещания Новиков ездил с Лариным или Гуревичем, или с обоими вместе, и никогда – с Бухштейном. Тот, конечно, переживал, но ситуация от него не зависела. И Семён Рувимович зато с большим старанием «руководил» - в группе вибрации ещё человек 10 -12. А Новиков постоянно разносил его, как прежде Ларина, но с большим основанием и ещё грубее. Стандартный набор: «Трудно? - Легко писать под душем…» «Вы себе на член наступили и не можете с места сдвинуться». «Не объясняйте, почему обосрались, а думайте, как штаны отстирывать». Даже присутствовать при таком поливе было неприятно. И однажды я не выдержал: - Борис Борисович, вы здесь не правы. – Что?! – взвился начальник. – Вот посмотрите. Кинематическая схема: ноги, член, в точке крепления, считаем, шарнир. Даже если на член можно наступить, это не мешает движению. «Научный» аргумент подействовал. Новиков исключил этот пассаж из своего арсенала. Потому, что очень уважал науку. Которую олицетворял для него мой приятель Август Семёнович Вольфсон, кандидат наук из лаборатории прочности ЦКТИ. Август нашёл изящное решение очень злободневной проблемы ремонта покоробленных цилиндров турбин, и Новиков успешно использовал его на практике. Это и другие достижения «ЛЭРа» были замечены наверху, и попали мы в «сборную команду» на показательный ремонт турбины Бурштынской ГРЭС (западная Украина). Год 1974-й. Показ – для стран, входивших в СЭВ (Совет Экономической Взаимопомощи) и покупавших советские турбины. Это – восточно-европейские «народные демократии» и, в ранге «наблюдателя», Югославия. «ЛЭР» выступал со своей технологией центровки. Из Ленинграда привезли высокоточные датчики, а борштангу для них изготовил по нашим чертежам «Львовэнергоремонт», отвечавший за весь ремонт. Их начальник техотдела Виталий Иванович Хоменко предъявил мне готовую борштангу: - Ну, как? - Всё замечательно. Только вот окраска… Зелёный цвет какой-то ядовитый… И с жёлтым плохо сочетается. – А что бы вы хотели? – Может быть, вместо зелёного - синий или голубой. Виталий Иванович посмотрел на «москаля» с интересом: - Жовто-блакитный? Не можно.
В конце ремонта (продолжительность его –40 дней) научно-техническая конференция, рабочий язык – русский. Я не только руководил центровкой, но ещё и написал доклад о ЛЭР-овской передовой технологии. На конференцию прибыли Новиков и Вольфсон, по праву обозначенные соавторами доклада. Они мой текст одобрили. А зачитал его с трибуны Новиков. Наш доклад был самым содержательным из всех прочитанных там. Потом уже «технологию центровки» отметили медалями ВДНХ: Новикову досталась золотая, Вольфсону – серебряная, Гуревичу – бронзовая. А ещё более важный результат – «ЛЭРу» доверили ремонт турбогенераторов на электростанциях Финляндии, тепловых и атомных.
Первые годы Новиков ездил сам руководителем ремонта. Для начала отобрал в бригаду лучших слесарей и сварщиков, а в качестве мозгового центра – Ларина. Зарабатывали ребята у финнов за месяц больше, чем у себя дома за год. Вкалывали не за страх, не за совесть, а за валюту, которую там же обращали в дефицитные на родине товары. Например, получает слесарь 2000 финских марок, покупает видеомагнитофон, а в Ленинграде продаёт его за 4500 рублей. Это зарплата за 20 месяцев! Так что командировка в Финляндию была очень сладким пряником. И Новиков, чтобы не создавать в цехе рабочей аристократии, на каждый ремонт менял состав бригады. Только Ларина брал постоянно. И не иначе как от долгого пребывания за границей утратил Владимир Иванович чувство реальности. Возвращался он домой после очередного ремонта поездом «Хельсинки – Ленинград». А в купе с ним оказался шведский бизнесмен, говоривший немного по-русски. Дорога вся занимает чуть больше четырёх часов. И, когда посередине пути в купе зашли советские пограничники с обычной проверкой документов, увидели они шведа, советского инженера Ларина и на столике почти пустую бутылку финской водки. Ларину сразу предложили перейти в другой вагон. Но сделали это на глазах иностранца и, как показалось Владимиру Ивановичу, в оскорбительной, для гражданина СССР, форме. И какие-то слова на эту тему он произнёс. Но пограничники его не поняли… Короче, о загранице Ларину пришлось надолго забыть. И на следующий ремонт в Финляндию поехал Бухштейн. Новиков мне объяснял: - Вас я пробить не мог. Кто-то из группы вибрации «капает», на язык вы не воздержаны. Я прикинулся «валенком»: - Интересно, кто? Партийный у нас в группе только Павлов… - Ну, подумайте сами, Павлов – слесарь, он и так ездит в Финляндию, вы ему не конкурент… Потом о «доброжелателе» намекали мне и секретарь партбюро цеха, и начальник отдела кадров «ЛЭРа». И вот спустя много лет я подумал: может, они согласованно давали мне ложный след, чтобы посеять неприязнь между двумя евреями? Сейчас я ни в чём не уверен. И поэтому Бухштейн – фамилия вымышленная, имя – тоже.
А в Финляндию я прорвался на волне «Перестройки» только в 1989 году. Но это уже другая история.
